А потом пришёл с войны отец. Он вернулся инвалидом первой группы, от него помощи в хозяйстве было мало. Вначале он снова сел на трактор, но сразу понял – не сможет уже работать.
Он пришёл в 46-м году, в августе. А до этого чуть ли не год лежал в госпитале. Его в Венгрии ранило, а потом ещё и контузило и засыпало землёй. И совершенно случайно его друг нашёл и отрыл его. У отца была пуля в лёгком – в двух сантиметрах от сердца. А кроме того, ранен ещё в ноги и контужен.
Медаль «За отвагу» отцу вручили уже в госпитале. А в госпиталях бардак тоже был. Отец говорил, что он ещё орден «Слава» должен был получить, но награда до него так и не дошла – кто мог, там таскал себе: и удостоверения подделывали, и всё, что угодно.
Отец про войну почти ничего не рассказывал. Он был старшиной, но не тем, который портянки выдаёт, а командиром взвода. Я даже больше узнал не от отца, а от его друга, который его на войне откопал после взрыва, и который приезжал его хоронить. Вот после похорон он мне и рассказал, и то, когда на поминках немного подвыпил. Он и гроб отцу сделал.
Я вам так скажу: люди, которые по-настоящему воевали, они мало что рассказывали. Те, кто действительно с врагом встречались… Война – это страшное дело. Грязь, вши, трупы, свои, чужие…
Мог фронтовик рассказать, как его ранило, как он в госпитале лежал. А про саму войну – нет. Может быть, ещё и боялись. За «неправильные» рассказы ведь тогда сажали. Да и мы в то время особенно любопытными не были.
Отец умер в 1984 году в возрасте 74 лет. А мать умерла в 92 года. Она была награждена медалями «За трудовую доблесть в Великой Отечественной войне» и орденом «Материнство».
А нищета была… Одежда – вся домотканая. Обувь… Всё лето ходили босиком. Я как вспомню, как же это всё выдерживали. Вот пасли мы коров. А они в какие-то моменты начинают срываться – то ли им бык нужен, то ли ещё что. И вот бежишь за ней – по бурелому, по колючкам…
Домой её пригонишь и всё, ты уже никакой. Ноги не моешь, ничего, лишь бы скорее спать.
Ботинки мне отец купил, когда я шёл уже в десятый класс. Тогда, кстати, и костюм купили. Но костюм хлопчатобумажный, сейчас такого не найдёшь, мялся он как бумажный. А до десятого класса, должен вам доложить, я носил всё домотканое.
В селе сажали коноплю. (Но даже не знали, что у неё есть наркотические свойства, правда, маленьким детям давали сосать, и они хорошо спали). Сажали, пололи, сушили, мочили в речке, мяли, били… И получалось волокно, причём разное. Вот у меня хранится рушничок (ещё мама мне вышивала) – из тонкого полотна. А штаны, допустим, шили из грубого.
Пряжу из конопли вырабатывали практически в каждом доме. Женщины и девушки всю зиму веретеном пряли. А ткать отдавали тем, у кого был ткацкий станок. У нас в соседях жила баба Дуня, мы отдавали ей.
Трусóв не было. Надевали сразу штаны, а зимой – двое. Зимой на ноги надевали валенки. Но не те, которые в России валяют. А шили из сукна, пробивали ватой, а низ – чуть толще и подошву – из автомобильных покрышек. А как только весна – босиком.
Никакой обуви не было. Да не только у нас, детей и подростков, у взрослых тоже самое. Над одним смеялись, он говорил: «Я 25 лет ношу сапоги». Он брал сапоги, на веревочку, через плечо и шёл в районный центр. Там он сапоги надевал, ходил в них, а в обратный путь опять вешал через плечо.
Были у нас сапожники, которые шили обувь на заказ. Шкуры обрабатывали сами. Забили, допустим, свинью или теленка, шкуру выработали и можно заказать обувь, если есть, конечно, на что.
Портянки тоже были домотканые.
Молока своего мы пили мало, в основном, снятое. Его настаивали, снимали сливки, а из них сбивали масло. И на рынок, в райцентр, до него километров десять. Там его покупали наши «городские» – те, кто работал, допустим, на мясокомбинате, у них были деньги.
Денег в колхозе вообще не давали, только трудодни и на них зерно. Зато жёстко требовали государственный натурналог: мясо, молоко, яйца, шерсть.
Ох, вспоминаю, как я мальчишкой понёс на рынок сливы продавать. Мать сказала: «Продашь вот за такую цену». Принёс две корзины, стою. Меня спрашивают, почём, я говорю цену. Они проходят дальше. И не хватило у меня соображения продать эти сливы хоть бы за копейки. Так и не продал их, принёс домой – сплошную кашу…
Масло продавали, творог. Если забивали свинью или телка – мясо. Часть отдавали тому, кто забил. Остальное – на рынок. Вот откуда у нас брались деньги. А так их нигде не платили. Даже в МТС, это государственная была структура, платили только зерном.
В селе была колхозная мельница. Была запружена речка и устроена водная мельница. Там мололи муку разных видов: грубая и пеклёванная. И делали крупы.
С сахарного завода покупали за деньги жом. Это отходы сахарной свёклы, их перемешивали с соломой. Свинья это не ела, а вот корова – с удовольствием. Отходами с мельницы кормили корову, свинью. Рубили им траву, давали сено.
Хлеб мать испечёт, по кусочку нам дадут – утром, в обед и вечером. А всё остальное запирают и нельзя трогать.
Всё время хотелось есть. Весной ели почки деревьев, особенно вкусной была липа. Разоряли гнёзда сорочьи, яйца сорочьи пили. Самих птиц не трогали, как-то было не принято сорок есть. Рыбу ловили (карась, карп), у нас там и речка, и пруд.
В комсомол я вступил в 13 лет. Обманул, сказал, что мне уже 14. Помню, когда в райком комсомола ходили, на обратном пути дождь был сильный… Отец даже не знал, что я вступил. И высказал своё неодобрение. Я уже говорил, что он был обижен на советскую власть из-за отца, хотя за неё воевал.
Я вообще чувствовал себя самостоятельным человеком. В школе был лидером. Рекомендацию в комсомол мне давал директор школы и учителя. Потом я был председателем общешкольного учкома, был такой орган школьного самоуправления.
А с 16 лет (это уже 1950 год) я стал работать в МТС помощником комбайнёра (тогда назывался штурвальный) – это отец со своими друзьями договорился. И зарабатывал я за сезон больше, чем мать за весь год. Если в колхозе давали 100 грамм хлеба на трудодень, то в МТС давали три килограмма. Вот за счёт этого наша семья жила.
Лето перед десятым классом было у меня в колхозе последнее. Больше в колхозе не работал, а закончил школу и ушёл в армию.
У меня была очень хорошая память, и я очень много читал. Семь классов закончил с Похвальной грамотой. Отец тогда меня повёз в город Умань – в фельдшерско-акушерский техникум. С этой грамотой я имел право поступить без экзаменов. Но нам сказали: «Вы уже опоздали».
В восьмой класс нас пришло 22 человека, закончило 10 классов 18 человек. Один умер от туберкулёза, двоих призвали в армию и одна вышла замуж. Все эти 18 человек поступили потом в вузы и закончили их.
В школе я был хорошим спортсменом, имел разряды по стрельбе, по бегу, по гимнастике. Учили нас, в основном, мужчины-фронтовики. Уважали их безмерно, считали, что все они – герои. Было только две учительницы: химичка и молоденькая «немка» Светлана Георгиевна Фрей, в которую мы, пацаны, были все поголовно влюблены.
В старших классах нужно было платить за учёбу – 75 рублей в год. Отец как инвалид войны был от этой платы освобождён. А так бы наша семья, наверное, это не потянула.
Все мои школьные грамоты, фотографии, лучшие сочинения, мои письма из армии и из академии оставались в родительском доме. После смерти родителей там поселилась сестра, и все эти бумаги перекочевали сначала в гараж, а потом в печь. Нет у людей понятия, что эти вещи имеют какую-то ценность.
Школу я закончил с серебряной медалью, в сочинении по украинскому языку запятую не там поставил, а то была бы золотая. Аттестат и сейчас хранится, а медали нет. Дети мои в гарнизоне променяли эту медаль на какие-то солдатские значки. Ищи потом этих солдат…
Я настраивался на Киевский университет. А тут меня вызвали в военкомат на призывную комиссию. В нашей семье было пять человек детей. Капитан меня стал уговаривать: «Я не сомневаюсь, что с твоими знаниями и с твоей головой ты поступишь в университет. Но ты подумай, каково будет твоим родителям, ещё пять лет они должны будут тебя тянуть. А если ты сейчас уйдёшь в армию, а оттуда поступишь в военное училище… Сразу перейдёшь на полное гособеспечение, а станешь офицером – всей семье будешь помогать». (Так оно потом и получилось).
Во всех анкетах я всегда писал: жил на оккупированной территории, имею двух репрессированных дядьёв. Не знаю, повредило мне это или нет. Но когда я из армии поступал в Военно-воздушную академию Жуковского (филиал в Харькове), мне сказали: «Мы вас зачисляем «условно». А за что «условно» – я не знаю. Потому что экзамены я все сдал.
А дальше – в ходе моей службы и продвижения – я в анкетах всё это писал.
(Начало воспоминаний:
Часть 1: довоенные воспоминания, колхозы и голод
Часть 3: воспоминания о школе при немцах
Часть 4: оккупация и освобождение)
***
Иван Яковлевич Хлыпало. 80 лет. Полковник в отставке. Закончил Харьковское высшее авиационное инженерное военное училище (филиал Военно-Воздушной академии им. Жуковского). Тема диплома слушателя Хлыпало была: «Стратегический бомбардировщик с ядерной энергетической установкой на борту». Рецензент – Андрей Николаевич Туполев. Слова великого конструктора: «Конечно, твой самолёт не полетит, но ты молодец, ставлю отлично».
Служил в морской авиации (минно-торпедная дивизия), в ракетных войсках стратегического назначения, возглавлял Ульяновский обком ДОСААФ. Последняя должность в войсках – начальник штаба восьмой Краснознамённой Мелитопольской дивизии ракетных войск стратегического назначения. Награждён орденами «Красной звезды» и «За службу Родине».
Вместе с супругой Ниной Андреевной воспитал двух сыновей. Оба закончили Ульяновское танковое училище, а старший – академию бронетанковых войск. Живут и работают в Москве.
У Ивана Яковлевича три внука и внучка.
Источник: Антология жизни. Геннадий Дёмочкин "Девчонки и мальчишки" Семеро из детей войны. Ульяновск, 2016 г.
Геннадий Демочкин "Девчонки и мальчишки". К читателю
Генеральный спонсор
Сбербанк выступил генеральным спонсором проекта в честь 75-летия Победы в Великой Отечественной войне на сайте "Годы и люди". Цель этого проекта – сохранить память о далеких событиях в воспоминаниях живых свидетелей военных и послевоенных лет; вспомнить с благодарностью тех людей, на чьи плечи легли тяготы тяжелейшего труда, тех, кто ценою своей жизни принёс мир, тех, кто приближал Победу не только с оружием в руках: о наших самоотверженных соотечественниках и земляках.
